Неточные совпадения
— Очень
культурный человек, знаток музыки и замечательный оратор. Вице-президент
общества гигиенистов. Ты, конечно, знаешь: здесь так много больных, что нужно очень оберегать здоровье здоровых.
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно получит возможность показать
обществу, кто у нас играет роли мучеников за правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить
культурный мир».
Должно начаться в народе и
обществе духовно-культурное всеславянское движение, и в конце концов это движение окажет влияние и на нашу политику, получившую такое тяжелое наследие от прошлого.
Это было
культурное буржуазное
общество, но среди него бывали некоторые сочувствовавшие коммунизму.
Одно время Религиозно-философские
общества были довольно популярны, публичные доклады и диспуты посещались очень хорошо,
культурная элита охотно ходила на собрания, это были умственные и духовные центры.
Люди 40-х годов принадлежали к одному стилю культуры, к тому же
обществу культурного дворянства.
Верно было, что на почве исторического христианства трудно, почти невозможно было решить вопросы о браке, о справедливом устройстве
общества, о
культурном творчестве, об искусстве.
В последнее время русское
общество выделило из себя нечто на манер буржуазии, то есть новый
культурный слой, состоящий из кабатчиков, процентщиков, железнодорожников, банковых дельцов и прочих казнокрадов и мироедов.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной жизни, но для меня был источником неистощимых рассказов о Московском университетском пансионе, где он кончил курс, о писателях и профессорах того времени, об актерах казенных театров, о всем, что он прочел. Он был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала связь со всем, что в тогдашнем
обществе, начиная с 20-х годов, было самого развитого, даровитого и
культурного.
Думаю, что главное русло русской
культурной жизни, когда время подошло к 60-м годам, было полно молодыми женщинами или зрелыми девушками этого именно этическо-социального типа. История показала, что они, как сестры, жены и потом матери двух поколений, не помешали русскому
обществу идти вперед.
Но нигде, как в Лондоне, нельзя было получить такой заряд всякого рода запросов и итогов по всем «проклятым» задачам
культурного человечества. Все здесь было ярче, грандиознее и фатальнее, чем в Париже и где-либо в Европе, — все вопросы государства,
общества, социальной борьбы, умственного и творческого роста избранного меньшинства.
Его всего сильнее интересовали тогда философские вопросы, эволюция идей и
культурное развитие
общества.
Образовалась
культурная элита, не оказавшая влияния на широкие круги русского народа и
общества.
Власть все более и более будет отчуждаться от интеллигентных,
культурных слоев
общества, в которых будут нарастать революционные настроения.
Он отрицал свободы человека, которые и раньше неизвестны были народу, которые были привилегией лишь верхних
культурных слоев
общества и за которые народ совсем и не собирался бороться.
Вероятно, если бы в России жилось получше, то людям, европейски образованным, привыкшим к
обществу с истинно
культурными нравами, жилось бы у нас легче.
Роты шли в бой с
культурным, образованным врагом под предводительством нижних чинов, а в это время пышащие здоровьем офицеры, специально обучавшиеся для войны, считали госпитальные халаты и торговали в вагонах офицерских экономических
обществ конфетами и чайными печеньями.
Высший
культурный слой, не имевший крепких
культурных традиций в русской истории, не чувствовавший органической связи с дифференцированным
обществом, с сильными классами, гордыми своим славным историческим прошлым, был поставлен между двумя таинственными стихиями русской истории — стихией царской власти и стихией народной жизни.
Такое строение русского
общества, очень отличное от
общества европейского, вело к тому, что наш высший
культурный слой чувствовал свою беспомощность перед народной стихией — перед темным океаном народным, чувствовал опасность быть поглощенным этим океаном.
Это воспринималось как автономия всех сфер
культурной и общественной жизни, как секуляризация
общества.
Не раз слыхал Стягин точно такие же речи и был к ним глух. Он оправдывал свое нежелание оставаться дома — бесплодностью единичных усилий и благих намерений, не хотел мириться с неурядицей, дичью, скукой и преснотой деревенской жизни; в Москве не умел выбрать себе дела, находил дворянское
общество невыносимым, городские интересы — низменными,
культурные порядки — неизлечимо варварскими.
Проблема демократии перестала уже быть политической проблемой, она стала проблемой духовно-культурной, проблемой духовного перерождения
общества и перевоспитания масс.
И открывается, быть может, новое столетие мечтаний интеллигенции и
культурного слоя о том, как избежать утопий, как вернуться к неутопическому
обществу, к менее «совершенному» и более свободному
обществу.